Сеть Петровского. Часть 2 - Евгений Сергеевич Калачев

все приехали на своем транспорте. Насчет камер не знаю, но, по-моему, где-то напротив сауны есть, можете проверить их записи, вдруг и там засветился… достаточно?

— Достаточно, — Шведов кивнул, — мы все проверим и, если понадобитесь, свяжемся с вами…

— Если можно, проверяйте быстрее, хорошо? — вызывающе сказал Петровский, встав из-за стола, — по поводу нашего дела даже не спрашиваю, уверен, подвижек нет, но надеюсь, с меня сняты подозрения? Знаете, если честно, я бы рванул куда-нибудь на пару недель, я очень устал, год был слишком нервный…

— Куда же вы, Константин Алексеевич, собрались рвануть накануне экзаменационной сессии? — Шведов с усмешкой посмотрел на него, — экзамены завалить не боитесь?

— А я пересдам, если что, я быстро наверстываю! — парировал Петровский, — а вот куда — это вопрос хороший. В Египте, вроде, сейчас неспокойно, да? — он посмотрел на следователя с легкой издевкой, — можно в Грецию или на Кипр, мне советовали… а еще лучше на Крит! — заявил он, — точно, на Крит поеду! В Средиземное море окунусь, в лабиринт Минотавра схожу, посмотрю, как там… в общем, пойду, ладно? Всего вам!

Петровский махнул рукой и быстрым шагом покинул кабинет.

— Да ты, мальчик, уже давно в этом лабиринте, — мрачно и задумчиво проговорил Шведов, когда за Петровским захлопнулась дверь, — жаль только не Тесей…

***

Она открыла дверь через минуту после настойчивого звонка. Петровский просто стоял на пороге и, не моргая, смотрел. Марина тоже не сводила с него своих больших глаз, не говоря ни слова.

— Привет, — сказал, наконец, Петровский почему-то мгновенно охрипшим голосом.

— Привет, — едва слышно ответила Марина, не сводя с него взгляд. Казалось, за все это время она даже ни разу не моргнула.

— Я долго не заходил, — пробормотал Петровский, не зная с чего начать, — хотел дать время отдохнуть от себя. Обдумать все… — он отвел глаза и посмотрел на серую стену подъезда.

— Обдумать… что? — медленно выговорила Марина, сглотнув подступивший к горлу ком. Петровский поднял на нее глаза. Но она молчала.

— Я… начал Петровский, — просто хотел… понимаю, как по-идиотски будут звучать любые извинения. Просто хотел попытаться объяснить тебе…

— Костик, только прошу тебя, не начинай опять оправдываться! — из глаза Марины выкатилась слеза, — я все знаю. Про деньги, смерть Славы, причины всего этого… про все…

Петровский тяжело вздохнул, вновь окидывая взглядом подъезд.

— Вот… — выговорил он, — такое вот я чудовище. Даже не спрашиваю, кто меня заложил…

— А это имеет значение? — Марина в упор посмотрела на него полными отчаянной тоски глазами, — знаешь, я бы, возможно, даже смирилась бы со всем этим, приняла, несмотря на всю дикость ситуации, всего, чем ты занимаешься… я даже не знаю, каким словом все это назвать. Я бы даже… — она осеклась и с трудом проглотила опять подступившие к горлу слезы, — даже готова была бы простить тебе то, что ты обошелся со мной, как с последней ш…й, врал мне, пользовался мной!..

— Марина, я… — Петровский попытался обнять уже почти расплакавшуюся Марину за плечи, но она резко отстранилась от него, глядя влажными затравленными глазами. В них ничего больше не было, лишь боль и отчаяние. И Петровский это понял, как понял и то, какими бесполезными и глупыми сейчас будут любые его слова. Он лишь медленно кивнул и сделал шаг назад…

— Но самое страшное — не это! — проговорила она почти шепотом, продолжая упор смотреть на него, — самое страшное, что ты не остановишься. Не остановишься никогда. Что бы ни произошло, Костя, но тебе всегда и всего будет мало… ты не умеешь останавливаться даже тогда, когда нужно. Не надо, не пытайся сказать, что я не права! — заметив его взгляд, она горько отмахнулась.

— Я думал, в этом залог успешности, — негромко сказал Петровский, глядя почему-то в пол.

— Нет, — Марина покачала головой, — иногда в этом залог краха… я искренне желаю тебе только добра и очень надеюсь, что однажды ты это поймешь, — она сделала глубокий вдох, — надеюсь, не будет поздно…

— Прости меня! — Петровский не знал, что еще может ей сказать. Он сам был на грани отчаяния, понимая, куда идет разговор, — Марин, послушай. Мы ведь можем начать сначала. Я клянусь, что больше не буду вести себя с тобой, как скотина, не буду врать… я клянусь, что тебе ничто и никогда не будет угрожать, и я сам не буду! — воскликнул он, с надеждой глядя на нее, — просто дай мне один последний шанс. Ты нужна мне! — он подошел и все-таки встряхнул ее за плечи. Марина не сопротивлялась, лишь грустно смотрела на него.

— Нет, — прошептала она, покачав головой, — тебе нужна твоя цель, которую ты перед собой поставил: добиться высшей власти и заработать все деньги. А все остальное даже не на втором плане, Костя, прости, но это правда. Да ты ведь и сам все понимаешь…

— Нет! Нет-нет-нет-нет! — отчаянно заговорил Петровский, округлив глаза в настоящем страхе. Страхе навсегда потерять ее, — Мариш, это неправда! Мне ничего не нужно без тебя, ведь я же тебе говорил! Нет, прошу тебя, все совсем не так! Ну почему ты мне не веришь! Я клянусь своей жизнью, что никогда больше тебя не обижу! — вскричал Петровский. В его глазах, наверное, в третий раз в жизни стояли слезы. Марина смотрела на него, тоже с трудом сдерживаясь.

— Я уезжаю, Костя… — прошептала она, изо всех сил закусив нижнюю губу.

— Как? — Петровский словно с размаху налетел на кирпичную стену, — куда? — он изумленно смотрел на Марину.

— Обратно, в Екатеринбург, — негромко ответила она.

Петровский сделал шаг назад. Окончательно вбитый из колеи этой новостью, он поднял на нее моментально опустевшие глаза.

— Но зачем? — просипел он. Марина вновь сглотнула.

— Мне было очень тяжело принять это решение, — сказала она, — но я понимаю, что так будет лучше, как бы плохо все ни казалось сейчас. Здесь я оставаться не могу. Слишком… — ее затрясло от вновь нахлынувших слез, — это слишком для меня! — Марина с огромным трудом закончила фразу.

— Марина, Марина, нет! — нижняя челюсть Петровского затряслась, — ты ведь сама не хочешь этого! Зачем? Зачем делать это со своей жизнью? Ты же можешь остаться! Я… если хочешь, я даже не буду больше к тебе лезть, но… но помогу, если только хоть что-то понадобится. Я… я… ты только не уезжай! — он в отчаянии посмотрел на нее, — я люблю тебя! — выкрикнул Петровский на весь подъезд.

— Раньше ты никогда так не говорил… — прошептала Марина, опустив полные слез глаза.

— Да потому что идиот был, черствый тупой идиот! — Петровский опять сделал шаг к ней.

— Костя… — Марина подняла руку, не подпуская его. Из ее глаз хлынули слезы, которые у нее уже не было сил сдерживать, — я